Жёлтый дьявол. Том 1. Гроза разразилась. 1918 год. Глава 11. Тайга замолкла
Глава 11-я
Тайга замолкла
1. В шкафу
Армия разбрелась. Кочуют одиночки, кочуют группы бывших отрядов, соединяются случайно под предводительством более отчаянных, идут, жгут, грабят…
Порой встречаются с каким-нибудь отрядом красных или белых. Завязывается бой – или побеждают, или спасаются бегством. Больше последнее. Причина: дезорганизованность бандитов, их состав случайный, шкурнический.
В деревнях и селах крестьянство в панике. Приходят и уходят отряды. Все берут, всем надо. Крестьяне пугливо прячут последние мешки с зерном, зарывают, закапывают в землю. Ночью тщательно закрывают амбары, все двери, калитки. Опасно подойти близко к большим дорогам.
Ильицкий уже пятый день в пути. Осторожно наводит справки о местонахождении Лазо. Никаких сведений.
Под деревней Утесной чуть не столкнулся с шайкой вооруженных бандитов. Сзади – он знал – шел отряд семеновцев. Куда спрятаться? По обледенелым канавкам, местами проваливаясь в воду, Ильицкий дополз до ближайших строений. Оказывается – дом лесничего. Попробовать ли наугад? Другого выхода нет. Ильицкий постучал.
– Кто?
– Свой, откройте.
Дверь открывает пожилой мужчина. Местный лесничий. Семеновцы разграбили его скот, и он сделался очень подозрительным. Меряет Ильицкого взглядом.
– Вы семеновец?
– Нет. Я так… По делу – невнятно бурчит Ильицкий.
– Войдите.
Разговорились. Узнав, что лесничий сочувственно относится к японцам, Ильицкий решает использовать это.
– У меня поручение к князю Кудашеву. Мне нужно во что бы то ни стало этой ночью пробраться до ближайшего японского отряда.
…Тук-тук-тук-тук… кто-то стучит в дверь. Крики, перебранка. Много голосов:
– Отвори, чортова харя!
– Это бандиты, – решает Ильицкий. – Мы их не пустим.
– Возьмите револьвер.
Лесничий схватывает его за руку.
– Бесполезно! Они все равно вломятся и убьют, если будем сопротивляться. Лучше спрячьтесь в этом шкафу, я их угощу, и они уйдут.
Град ударов прикладами в дверь.
– Открывай сукин сын, пока душа твоя цела!
– Сейчас, сейчас!
Ильицкий влезает в шкаф. Приходится согнуться и скорчиться. Лесничий бежит к дверям.
– Войдите, дорогие, войдите!
– То-то – дорогие! А ждать заставляешь! Ну, ставь жратву! живо!
В комнату, стуча винтовками, вваливаются человек десять бандитов. Подозрительно озираются по сторонам, заглядывают в углы, усаживаются за столом. Едят, перебрасываются грубыми шутками, хвастаются друг перед другом своими похождениями.
– А что ты держишь в этом шкафу? – задает вопрос лесничему глава бандитов.
– Да так, дела лесничества, – дрожащим голосом отвечает лесничий. – Бумаги всякие.
– Ну, из-за бумаг таких шкафов не держат. Это ты другому заливай.
– Небось, деньжонки прячешь?
Лесничий бледнеет. А вдруг, вдруг узнают, что в шкафу. Тогда смерть тому, и, конечно, и его расстреляют.
Бандиты замечают волнение лесничего. Обступают его, трясут за плечи.
– Ты чего это?! Ну-ка, открывай шкаф!
У лесничего пульс 90 в минуту. Как быть? Хоть бы самому спастись.
– Хорошо, я сейчас, – шепчет он. – Я сейчас достану ключ. Тут – в сенях.
Бросается к дверям. Бандиты смеются:
– Ишь струсил. А ну-ка посмотрим, что у него там.
Лесничий не возвращается.
– Где это он пропал?
– Э, ребята, чего там ждать! Митька, давай топор!
Большой дубовый шкаф с треском валится на пол. Несколько ударов топором – двери шкафа разбиты и…
Выскользнув в сени, лесничий бросается бежать. Прямо по тропинке в лес. Бежит, спотыкается, зацепляется за пни, кусты, бежит без оглядки вперед, вперед…
– Стой, куда бежишь? – Чья-то рука лесничего за шиворот.
Перед ним японец. Слава богу!
– Братишка! Там у меня твой человек. От штаба. Бандиты расстреляют…
– Где?
– У меня. В доме лесничего.
– Сколько бандитов?
– Человек десять.
– Йес!
Японец побежал вперед, что-то передал второму разведчику. Через пару минут японский отряд, человек в тридцать, мчится к дому лесничего.
…Удивленные бандиты вытаскивают из шкафа Ильицкого.
– Ты кто?
Ильицкий уж не может назваться агентом японцев. Все равно, смерть неминуема. Он поднимает гордо голову и говорит:
– Я – красный.
– Вот как?! Здорово! Говори, откуда?
– Не скажу. Ни слова!
– Говори! – рукоятка револьвера пребольно ударяет Ильицкого в зубы.
– Не скажу!
– Ну, так умри, собака! – и бандит поднимает револьвер и прицеливается.
На момент Ильицкому кажется, что он слышит чьи-то приближающиеся шаги. Может быть, это ему только чудится. Но, может быть, спасение еще возможно. Еще бы выиграть только минутку. Все равно рисковать осталось нечем.
Ильицкий выпрямляется и быстрым сильным движением ударяет бандита в подбородок. Затем, схватив положенный, кем-то, на стол револьвер, он бросается к дверям. Еще секунда – и он во дворе.
Вслед ему – беспорядочная пальба. Ильицкий бежит, но – странно: – ему кажется, что он слышит выстрелы и впереди себя. Споткнувшись о камень, он падает, больно ударяется обо что-то и теряет сознание.
2. Ильицкий – друг японцев
Ильицкий раскрывает глаза. Что это? Вокруг него японские офицеры – о чем-то хлопочут, он на чистенькой койке в большом просторном помещении…
– Где я? – спрашивает он по-английски.
– Вы среди своих, – отвечает один из офицеров. – Скажите, – вы командированы штабом по какому-то делу?..
Ильицкий моментально вспоминает все происшедшее. Но как он очутился у японцев? Однако, раздумывать некогда. Надо немедленно рассказать историю, могущую внушить к нему доверие.
– Да, я командирован к князю Кудашеву.
Японцы вопросительно смотрят на Ильицкого.
– Где мой пиджак – я вам покажу пакет и мои документы.
Ильицкий знает, что он выбежал из дома лесничего без пиджака, теперь он видит, что это дает ему возможность вывернуться.
– Мы вас подобрали без сознания – вот так, как вы есть, – говорит офицер. – Мы не догадались произвести обыск. Я сейчас туда пошлю людей.
– Ради бога. Только скорее – это очень важно. – И Ильицкий делает возможно испуганное выражение лица.
Трагическое приключение Ильицкого в шкафу, рассказанное им самим с некоторыми украшениями, вызывает полное сочувствие к нему со стороны японцев. Те обещают дать документы и деньги для дальнейшего продвижения Ильицкого…
Через полуоткрытую дверь доносится из соседней комнаты чей-то хриплый бас:
– Говори! Говори!..
Там допрос арестованных. Приводят и уводят мужчин и женщин, случайно задержанных или выслеженных японскими агентами.
Слышно, как допрашивающий ударяет кулаком по столу и сердито рявкает:
– Откуда же у вас записка Лазо?
Ильицкий настораживается.
Лазо? Что это значит?! Он подходит к дверям и заглядывает в комнату. У него чуть не вырывается крик изумления.
Там – Ольга.
Первая мысль Ильицкого – броситься к Ольге, защищать ее от человека, посмевшего с ней так обращаться. Но тут же другая мысль: так он погубит и себя и Ольгу.
Он делает знак Ольге. Она, увидев его, ни одним движением не выдает своего удивления. Допрашивающий полковник, заметив присутствие Ильицкого, становится вежливее, но, ничего не добившись от Ольги, приказывает отвести ее.
– Беда с этими шпионами, – будто жалуясь, говорит он Ильицкому. – Никто не хочет говорить, потому все знают, сколько ни расскажешь – смерть неизбежна.
– А не разрешите ли вы мне посмотреть кой-кого из ваших шпионов, – говорит Ильицкий. – Может быть я кого-нибудь узнаю и это вам поможет…
– О, пожалуйста, – говорит полковник. И, позвав ад'ютанта, они направляются через двор к низенькой землянке, приспособленной под тюрьму.
Ильицкий с равнодушным видом обходит арестованных. Задает незначительные вопросы. Улучив минутку, поравнявшись с Ольгой, он шепчет ей:
– Сегодня ночью, – хотя он сам еще не знает своих намерений. Но знает одно – Ольгу нужно спасти и как можно скорее.
Еле заметным движением головы Ольга показывает, что она поняла.
3. Бегство
– Не окажете ли мне содействие в дальнейшем продвижении? – говорит Ильицкий японскому полковнику.
– О, конечно, – любезно отвечает полковник. – Я вам дам документ и пароли.
– Очень вам благодарен.
– Подзалста. Вы когда думаете отправиться?
– Хоть завтра.
– Прекрасно. О-та? обращается он к своему ад‘ютанту. – Дайте мистеру пропуск и пароль.
– Благодарю вас.
– Подзалста. Прошу, – и полковник пожимает его руку.
В час ночи у тюремного барака смена караула.
Стоят двое: один у дверей барака, другой – на другом конце его.
Ильицкий, плотно прижавшись к боковой стене барака, в темноте совершенно невидим. Он ждет, пока удаляется разводящий и старый караул, а вновь прибывший, укутавшись в свои собачьего меха дохи, начинает прогуливаться вдоль барака.
Спустя некоторое время, один из них усаживается около дверей, другой продолжает ходить по другой стороне барака.
Ильицкий, как кошка, подкрадывается к углу барака и, выждав момент, когда караульный проходит мимо него, почти вплотную, бросается на него, схватив крепко за шею.
Неуклюжая доха делает караульного неповоротливым, путается у него в ногах и через секунду, оглушенный ударами Ильицкого, он валится наземь.
Ильицкий быстро одевает доху и папаху караульного, берет его винтовку и равномерной спокойной походкой огибает угол барака, направляясь к второму полудремлющему караульному.
– Са-то, – говорит японец, увидя его и принимая за своего товарища. Но прежде, чем он успевает его разглядеть, он уже тесно прижат в угол, а винтовка его отброшена далеко в снег.
Ильицкий затыкает ему рот его же рукавицей и связывает его по рукам и ногам.
С дверью справиться оказывается легче, чем он ожидал. Она деревянная, и, хотя впереди и повешены внушительные замки, она держится на стареньких заржавелых шарнирах, прибитых гвоздями.
Ильицкий без труда отламывает их штыком.
– Ольга!
– Я! – раздается слабый женский голос.
– Идем скорее.
– А лошади?
– Есть! Я еще днем приготовил. Теперь только быстрее – скоро следующая смена караула.
– Мы не успеем скрыться, – говорит Ольга, поравнявшись с лошадью Ильицкого.
Вдали, на синевато светящемся снегу дороги, видны черные движущиеся точки. Расстояние между ними и беглецами все сокращается.
– Да, нам не удрать. Они слишком быстро спохватились. Хорошо, что сейчас начинается лес, и они упустят нас из виду.
Они сворачивают влево от дороги, но по тропинкам пробраться на лошадях совершенно невозможно. Приходится опять вернуться на дорогу.
– Вот что, – говорит Ильицкий, – они уже близко и сейчас настигнут нас. Слезай с лошади и спрячься тут где-нибудь.
– А ты?
– Я попытаюсь завести их подальше, если это просто солдаты, то я как-нибудь выпутаюсь. У меня есть пароль и пропуск.
– А как же я?
– За тобой я вернусь утром. Тут где-то недалеко должен быть отряд наших…
4. Ночь в могиле
Сквозь узоры листьев – молочно-голубые блики луны. Ни малейшего ветерка.
Спит лес.
В свете луны – пни и кусты – фантастические тени чудовищных существ. Сломанный ветром сук, упавший посреди тропинки – леший, прилегший отдохнуть. Он точно схватился за голову руками и вот сейчас-сейчас кувыркнется, прямо под ноги и дико захохочет: «ха-ха!».
Тихо.
Хруст сучьев под ногами – бежит Ольга.
Куда?
Куда-нибудь. Только поглубже в лес. Спрятаться, выждать до утра.
Топот копыт все ближе и ближе. Вот уже почти рядом.
Ольга слышит, как японцы разговаривают между собой. Слышит, как харканье – гортанные слова команды старшего.
Несколько японцев соскакивают с лошадей и, нагибаясь к тропинке, рассматривают на снегу следы, куда они идут…
Затаив дыхание, Ольга ползет по тропинке. Платье цепляется за сучья, руки мерзнут в обледенелом мху.
А тут, кажется, какая-то яма – углубление. Тут можно будет спрятаться и выждать ухода японцев.
– А-ах! – Рука ее нащупывает под собой что-то мягкое и склизкое, и, инстинктивно отдернув руку, у нее вырывается невольный крик.
Под ней труп. И не один. Вся яма полна трупов. Очевидно, тут недавно было сражение, и могилу не успели зарыть.
Японцы настораживаются. Один что то сказал, – остановились.
Потом они направляются по тропинке в сторону могилы.
Ольга, не теряя ни секунды, лежа, сдвигает на себя сбоку лежащие трупы. От неприятного запаха кружится голова. Тошнит. Как сквозь сон, Ольга слышит, как японцы, подошедшие к яме, о чем-то разговаривают, затем медленно проходят дальше.
– Спасена, – думает Ольга. – Но что теперь делать. Неужели ей придется умереть среди этих уже похороненных?
Ольга не слышит, как японцы, окончив осмотр, садятся на коней и едут обратно. Ей все чудится, что они все еще недалеко, около ямы, и она не смеет делать ни малейшего движения.
Только открытые глаза видят сверху небо. Облака плывут быстро, точно куда-то торопясь, мимо луны, белые такие, пушистые…
Неужели она видит их последний раз? Неужели ей придется задохнуться среди трупов, умереть страшной смертью?..
Она вспоминает свое детство, мать, отца… Потом работу, фронты… И вот ее первая беззаветная любовь – Лазо. Он ее герой, она его подруга, сосватанная с ним в боях и в огне…
Как все это скоро кончилось. И тут вдруг смерть, такая жуткая, нелепая…
– Ох!.. Тяжело давит грудь лежащий на ней труп. Тяжесть подступает к горлу. Трудно дышать.
– Ох! – Она уже не сдерживает слабого вздоха. В глазах мутнеет, луна начинает двоиться, троиться… Много кругом больших светлых лун…
Что это? Точно трупы над ней зашевелились, задвигались…
В паническом ужасе Ольга хочет вскочить на ноги, но ноги уже не подчиняются силе воли. Она чувствует, что уже не уйдет. Она в плену у мертвецов…
Холодные мурашки пробегают по ее телу. В страхе она закрывает глаза…
…Вот, вот опять трупы задвигались, зашевелились. Не может быть, чтобы это была галлюцинация. Вот она чувствует, как с ее ног сползает один труп, затем другой, третий, ударяясь стиснутыми зубами об ее лоб… У Ольги мутится сознание.
Неужели мертвецы ее не выпустят? Нет! нет!!! Вот чьи-то холодные руки трогают ее лицо, охватывают шею, ноги, приподнимают ее…
Она лишается сознания.
Медленно врезываются в мозг первые проблески мысли. Ольга открывает глаза – над ней наклонилось какое-то черное косматое чудовище…
– Пустите! – в ужасе кричит Ольга.
– Не бойтесь! Это я, Кононов…
Знакомый голос. Откуда? Может быть это сон…
– Я, я Ефим. Разве вы меня не узнали?
Не сразу Ольга овладевает своими взвинченными нервами. Наконец, успокоившись, она начинает медленно расспрашивать Ефима.
– Тебя увели, – рассказывает Ефим, – а я остался в штабе японского отряда, там, где нас допрашивали.
– Ночью, проломив доску сарая, в котором я был заперт, я добрался до ближайшей деревни. Там оказывается есть кое-кто из наших.
– Наши! – Ольга радостно схватывает его руку. – А ты не слыхал что-нибудь о Лазо?
– Нет, о Лазо там ничего не знают. Но они обещали помочь нам добраться до него.
– А как ты попал сюда – в могилу?
– Сегодня ночью я отправился на разведку. Я хотел узнать, где находится тюрьма, в которую перевели тебя.
– Ну и…
– По дороге я увидел с той стороны двух всадников и подумал, что это японцы. Я спрятался здесь недалеко от могилы и видел все, но не мог окликнуть тебя раньше ухода японцев.
– Ну, идем скорее, подальше от этого жуткого места.
И Ольга с Ефимом, опять вместе, направляется в деревню.
5. Тайга замолкла
– Кто едет?
– Свой.
– Какой отряд?
Молчание. Потом – мягкий топот лошадей по снегу…
– Стой, стой! Мать твою… стой: тар-р-ах-чок-чок… И раз’езд кидается во мглу предрассветную тумана в погоню, – на скаку стреляя по невидимым всадникам. Только крупы лошадей темнеют в тумане.
Передовой нагибается – прицеливается:
– Чок. – Кажется сшиб… еще…
Лошадь валится, подминая всадника, но тот не растерялся и лежа – в упор наезжающему казаку:
– Трах…
– Ой! – схватывается тот.
На поводу у стрелявшего другая лошадь. Подтянул – рвется, храпит. За гриву – раз и, на седло… И бешеным скачком отрывается от налетевшего раз‘езда и – ныряет в туман.
Ему – несколько выстрелов в спину, в туман наугад…
– Эх! – рыжий, сгиб… проклятые… – Ильицкий думает, смотрит в бинокль на дорогу, туда, вниз, в лощину, между сопками…
– Далеко… ну, едва запел… А ловко его смазал… – продолжает осматривать долину.
Уже солнце взошло. Слепит только что выпавший за неделю снег.
Здесь высоко, хорошо, безопасно…
– Ворочаться ли… – думает Ильицкий, – как быть с Ольгой… она там осталась… как выберется?..
Но бесполезно – лошадь одна… время не ждет – надо скорее доскакать к Лазо… дороги все заняты… по следу разыщут – все равно не добраться.
– Вон, проклятые! – и Ильицкий тихонько осаживает в сосны лошадь, продолжая смотреть.
Внизу, в лощине, на рысях проходит японский кавалерийский отряд; впереди небольшая казачья разведка.
– Тоже Интернационал… – смеется Ильицкий и считает отряд.
– Надо ехать вперед, только вперед и скорее…
А кругом – тишина. Вдали синеют гряды оснеженных сопок, ближе – белым саваном покрытая тайга.
В тайге, под этим белым саваном много лежит товарищей – спят они тихо, неслышно…
С их последними выстрелами смолкла тайга – покрылась саваном.
Тихо… Ни звука кругом.
Только высокая синь неба, да белые сопки.
Мертвая, могильная тишина.
А солнце по прежнему ярко, и больно блестит снег.
Тишина – в долине, тишина там, высоко в горах.
Кругом снег – тишина.
Ильицкий опускает в футляр бинокль, подбирает повод, чуть трогает шенкелями.
– Ну… – и начинает спускаться в долину, – туда, скорее, вперед… все вперед…
Продолжение следует...
